Создатель студии SounDrama и худрук театра «Центр драматургии и режиссуры» Владимир Панков – о том, как музыка меняет реальность и как проявляется инфантильность молодых актеров.
Вас называют создателем уникального театрального жанра «саундрама».
Кто-то называет саундраму жанром, а мне кажется, что это способ существования, наш язык, на котором и артисты, и музыканты говорят со зрителем. Мне же саундрама в большей степени позволяет жонглировать различными жанрами, выбирать, как точно и гармонично соединить музыкальный и психологический театр, мюзикл и драму.
Сегодня наше восприятие окружающей реальности «заточено» на визуал. Вы это ощущаете, работая над спектаклями?
Ничего подобного! Саундрама изначально выросла из коллектива музыкантов, и мы в свое время много писали музыку для фильмов, сериалов. И уже тогда, больше 15 лет назад, я начал замечать одну особенность – как музыка влияет на уже состоявшуюся, отснятую картинку. Если ты накладываешь один трек, рождается один смысл, накладываешь другой трек – смысл меняется кардинально. Вы когда-нибудь обращали внимание? Идешь по улице, и вокруг тебя бурлит жизнь. А надеваешь наушники с музыкой – все становится совершенно другим. Музыка способна изменять даже визуальность, причем делает это в обход человеческого сознания.
В одном интервью вы говорили, что современный зритель приходит в театр за развлечением… Меняется ли этот посыл со временем?
Мне кажется, вы слишком обобщаете. Существуют разные зрители. Объясню так – у нас есть две ноги. И, чтобы сделать шаг, мы должны перенести центр тяжести с одной на другую. Снова и снова. Это баланс. И то же самое происходит в музыке, в театре. Театр существует как способ служения – зрителю-гурману, ценителю, который в нем разбирается. И как способ развлечения. Режиссеру всегда нужно держать баланс. Как показывает практика, на первые два-три спектакля приходят настоящие театралы, которых на самом деле не так много. А потом идет «обычный» зритель, жаждущий развлечения. И я стараюсь в каждом своем спектакле соблюсти этот баланс.
Угодить и тем, и другим?
Не то чтобы угодить. Не прогнуться под интересы зрителя, но и не смотреть на него высокомерно. Мы всегда пытаемся договориться, воспитать зрителя так, чтобы он не отвергал мгновенно то, что ему чуждо, а пытался понять. В этом отношении европейский зритель театрально более восприимчив: даже если он что-то не понимает, то готов разбираться. А наша публика, если ей не нравится, сразу держит дистанцию.
Вы много работаете и в России, и в Европе. Как-то сформулировали для себя нашу национальную черту?
Да, я много думал об этом. Русский человек щедр. Если он что-то любит или ненавидит, то от души, не скупясь на эмоции. Еще одной отличительной чертой русского характера раньше была доверчивость, которая сегодня, к сожалению, получила негативный окрас, а доверчивый человек стал синонимом «дурачка». «Чувствительный», «трепетный» – тоже сегодня обрели отрицательную, немодную коннотацию. Но я уверен, что этот романтический этап вернется, ведь способность не просто ржать над тем, что ты видишь, а сопереживать, созидать – ключевые черты настоящего человека.
Сегодня многие направления искусства пошли по такому пути – произвести впечатление через уродство и эпатаж.
Именно так, и это самый простой путь – достигнуть неравнодушия через разрушение. Вспомните фильм «Бердмэн». Когда дочь говорит главному герою: «Если ты не пройдешься по улице голым, то у тебя не будет лайков, а значит, ты ничего не сделал!» Такова тенденция времени – ты должен сделать что-то вопиющее, чтобы обратить на себя внимание. Просто, наверное, надо воспитывать детей, максимально вкладываясь в их мироощущения.
К слову о детях и запретах, вы своим что-то запрещаете?
Я знаю, что в некоторых семьях ограждают детей от гаджетов. Но это бессмысленно! Технологии перерастут в нечто большее и станут частью будущего. Детям нужен этот навык. Я просто прошу своих: отложи телефон на секунду, давай поговорим немного. Во всем нужна мера, каждый выбирает и возделывает свой сад.
Спрошу еще об одной тенденции современного искусства – создании сложной концептуальности. Всегда ли нужен концепт?
Скажу так: нельзя высокомерно смотреть на зрителя. Питер Брук об этом говорил: «Зритель – твой собеседник». Без него театр не может существовать. Я помню, когда только выпустился из ГИТИСа, пытался ответить себе на вопрос: зачем я стал актером? И знаете, это такое счастье, когда 100–200 зрителей молчат, а у тебя есть возможность говорить и быть услышанным. Какую уникальную форму общения придумал человек!
Вы же раньше участвовали в постановках как актер? Не хотите к этому вернуться?
Нет, я теперь по другую сторону рампы. Не люблю этого – сам поставил, сам сыграл. Кроме того, сейчас такая молодежь приходит в театр! У них есть, конечно, своя проблема – инфантилизм. Но при этом они очень талантливые и свободные.
А в чем как режиссер вы видите эту инфантильность у актеров?
Ну, к примеру, они говорят: «Владимир Николаевич, нам же сказали “нет” – значит, нет». И сидят на попе ровно, ждут. При этом у них много энергии, которую нужно направить, придать импульс. И объединяются они тяжелее, чем мы, они индивидуалисты. И этот их постоянный расчет: а что я получу за свою работу? Но это не отрицательная черта, возможно, с годами она уйдет. И при всем этом они лучше нас – я точно знаю.
Вы режиссер, преподаватель, музыкант, художественный руководитель театра. Получается, что вы живете в театральном мире в режиме 24/7?
Да, иногда это даже чересчур. Не остается времени на жизнь. Я даже иногда завидую людям, которые могут разделить: это работа, а это семья. Я люблю фотографировать и, когда скидываю фотографии на компьютер, начинаю их обрабатывать, мой мозг переключается, я так отдыхаю. Этот бесконечный процесс фотообработки – тут морщинки добавить, тут цветокоррекцию сделать – мне безумно нравится!
А в работе на сцене такое внимание к визуалу дает вам что-то?
Безусловно. Есть точки А и Б, и путь из одной в другую – это и есть репетиционный процесс. Я всегда знаю, чем он начнется и каков будет финал. Причем я вижу его не с позиции зрителя – горизонтально, а сверху, как шахматную партию.
Если уйти немного от вашей режиссерской работы, вы ведь владеете многими музыкальными инструментами. С позиции музыканта следите за тем, что происходит в современной музыке вне театра?
Знаете, кто мне помогает следить? Студенты! Я даже придумал им первое задание, когда они начинают работать. Каждый приносит на флешке свой плейлист. И я их слушаю. Благодаря музыке о человеке можно гораздо больше узнать, чем если ты с ним поговоришь. А еще есть замечательный «шазамчик» (сервис Shazam. – Ред.) – это тот случай, когда гаджеты идут на пользу. Слушаю радио, понимаю, что хорошая тема звучит. Ну-ка, «шазамчик», что это? И складываю в свою копилочку.
И как вам нравится то, что слушают студенты?
Музыка должна быть разной, как и спектакли. Я просто исхожу из того, откликается у меня или нет. И всегда думаю: могу ли это я использовать в своих спектаклях? Мне достаточно 5–10 секунд, чтобы это понять. Вообще, давно набирает обороты тенденция слияния жанров, языков, необычных инструментов – и это естественно. Когда ты объединяешь два направления, получается третье. На этом построены химия, биология, взаимоотношения мужчины и женщины. И саундрама!