Сергей Крылов – музыкант по-настоящему уникальный. Мстислав Ростропович говорил, что он входит в пятерку лучших скрипачей мира, а перечислить все его регалии, победы в конкурсах и концерты по всему земному шару попросту невозможно. В эксклюзивном интервью Сергей рассказал о современной музыке и сотрудничестве со Стингом.

Вы работали с невероятным количеством оркестров и как скрипач, и как дирижер. В каком амплуа вы сейчас чувствуете себя более органично?

Более органично я чувствую себя, безусловно, в роли скрипача. Хотя бы потому, что на скрипке я играю с четырех с половиной лет, а дирижирование пришло ко мне относительно недавно, примерно 12–13 лет назад. Но возможность управления оркестром остается для меня чудесным подарком судьбы, окном в музыку с совершенно иной стороны. Трудно представить то грандиозное количество симфоний разных композиторов, которые дирижер может включить в репертуар оркестра для исполнения на сцене. Наверное, музыканту, который испытал подобное, можно сравнить себя с мореплавателем, который ходил по очень красивому морю, но внезапно вышел в огромный, безграничный океан. Я управляю камерным оркестром, и в моем достаточно скромном дирижировании чувствую себя невероятно счастливым человеком.

Сегодня в репертуаре музыкантов и оркестров, по крайней мере в России, редко встречаются произведения современных композиторов. Берете ли вы в репертуар современную музыку? И как вы думаете, почему на нее редко обращают внимание?

О, я бы сравнил это с итальянскими ресторанами. Много лет живу в Италии и имел возможность наблюдать, как в свое время по всей стране открывались японские рестораны. Для итальянца есть сырую рыбу – это ­что-то немыслимое. И надо сказать, что многие взрослые итальянцы до сих пор не ходят в такие заведения. А молодежи нравится. Вот и с музыкой то же самое: для некоторых людей современная музыка – это так же непонятно, как для пожилого итальянца сашими. Для восприятия современной музыки нужно быть подготовленным и открытым. Отмечу, что в Екатеринбурге публика как раз очень подготовленная, и поэтому мы можем исполнять даже такие непростые для восприятия произведения, как Offertorium Софии Губайдулиной, который мы и дали услышать людям в феврале 2022 года.

Да, Offertorium Софии Губайдулиной – это уникальное во всех смыслах произведение…

Я бы сказал, что современная музыка бывает разная. Одна дарит эмоцию, а другая заставляет анализировать – когда выходишь из зала и думаешь: как такое вообще возможно? Но на самом деле там есть уникальная логика! И мы, музыканты, имеем счастье не только слышать, но и видеть, как это написано. И пусть не сразу, но приходим к тому, как это может звучать. Offertorium Губайдулиной – это мощнейшее и сложнейшее по своей психологии и философии произведение. Там есть голоса Бога-­Отца, Бога-­Сына, апостолов и нечистой силы. Это конфликт добра со злом, их взаимодействие. Произведение непростое для понимания, но если ты сможешь приблизиться к этому, то получишь грандиозную эмоцию! Это обогащение духовного состояния человека, приближение к Всевышнему.

Мне кажется, что в таких произведениях не столько важен уровень «наслушанности», сколько в целом культурный уровень. Потому что то, о чем вы сейчас говорите, – это очень глубокое погружение в общекультурный контекст. Понять через музыку те образы, которые закладывает композитор, – сложная внутренняя работа.

Верно. Я вот подумал о том, что часть нашего общества должна отвечать за «душевность». Что такое «душевность»? Это любое выражение души, через музыку или другие формы. И вот мы, музыканты, как раз для того в этот мир и приходим, чтобы помогать людям почувствовать и понять ­какие-то тонкие материи. Пусть не все поймут Offertorium Губайдулиной, но до ­кого-то дойдут эти сигналы, и он ощутит в себе эту всевышнюю красоту, прочитанную через звук и гармонию. Вот это – самое главное, и неважно, через какие ноты, современные или нет, будет это сделано. Мы должны быть тем звеном, которое передает эту красоту от ее создателя слушателям. Может, это банальная мысль, но ведь без музыкантов произведение так и останется точками на нотном листе…

Мне всегда было интересно, какую музыку в свободное от репетиций и гастролей время слушают звезды классической сцены. Расскажите о ваших любимых произведениях. что вы любите слушать для души, когда есть время?

Честно скажу, что слушаю не так уж много классики. Представляете, играть все время в турах классическую музыку, а потом ее еще и дома включать «просто для души»! (Смеется.) Тем не менее, конечно, академическую музыку я, в силу своей специализации, слушаю. И на концерты хожу. Люблю композиторов минимализма, например Эцио Боссо. К сожалению, два года назад Эцио ушел из жизни. Ему было всего 48 лет, и он боролся с тяжелейшей болезнью, последние годы был в инвалидном кресле. Композитор, пианист, дирижер. Послушайте его. Мне очень хотелось бы, чтобы его имя и фамилия прозвучали в этом интервью. Мы с ним и с Лондонским симфоническим оркестром записали саундтрек для фильма Габриэля Сальватореса, который называется «Невидимый мальчик». Мы познакомились прямо в студии Abbey Road, на записи, а потом очень подружились. Музыку Эцио я очень часто слушаю, он уникальный композитор, и это современная музыка, которая понятна молодежи. А еще я слушаю, например, Майкла Джексона, который навсегда останется для меня королем поп-музыки. Кроме Майкла Джексона я люблю Энни Леннокс, Стинга, с которым мне выпала уникальная возможность поработать над проектом именно академической музыки. Стинг очень тонкий, профессиональный и интересный человек. И он любит академическую музыку настолько, что сам сделал несколько проектов, связанных с ней. Но Стинг и сам уже стал, что называется, grande classico. Навсегда остался в истории, и его, как и Бетховена с Бахом, люди будут слушать спустя сотню лет.

А что сотрудничество с такой суперзвездой, как Стинг, дало вам? Чем интересен этот опыт академическому музыканту?

Да это просто по-человечески интересно. Находиться в этой атмосфере, работать с этими людьми. Мы играли концерт в Королевском театре «Ковент-­Гарден», где были рок-звезды уровня примерно Боба Дилана, но, чтобы не соврать, имен называть не буду. На этом концерте точно был легендарный пианист Альфред Брендель. Выступать для такой аудитории – это невероятно. Есть, кстати, DVD с записью концерта. В общем, это было очень интересно и очень меня обогатило. 

Давайте поговорим про скрипки? Я знаю, что вы играете на скрипке, которую сконструировал ваш отец…

Да, это мой любимый инструмент, на котором я играю с 1994 года. Ее действительно сделал мой отец, скрипичный мастер Александр Крылов, которого, к сожалению, не стало в 1999-м. Так что, в каком-то роде, этот инструмент – еще и память о нем.

У каждого музыканта есть несколько любимых инструментов. Есть ли у вас еще какие-то любимые скрипки?

Наверное, сейчас моя скрипка, сделанная отцом – это идеальный для меня инструмент. Это уже «мой» звук, который, услышав в записи, ни с чем не спутать. Но никто не отменял скрипки Страдивари, Амати, Бергонци, Паганини и других великих мастеров. На них я тоже иногда играю. Обычно это бывает в периоды, когда я даю «отдохнуть» своей скрипке. Ну, или в ситуациях, когда кто-то просит, чтобы я попробовал тот или иной инструмент. Мне это всегда интересно, это уникальный процесс. Но своей скрипке я очень предан.

Насколько от инструмента зависит звук на концерте?

Знаете, музыкант и инструмент должны совпадать по вибрациям друг с другом. У меня были инструменты Страдивари, которых я не чувствовал, а были и такие, с которыми мы «срастались». Нужно попасть в правильный резонанс, так сказать. Но надо заметить, что не только каждая скрипка имеет свой звук, но и каждый музыкант. Американский великий скрипач Ицхак Перлман говорил, что звук скрипки – это как отпечаток пальца, он есть у тебя, соответственно, ты к этому отпечатку пальца все равно идешь с любым звуком инструмента. Скрипка должна тебе в этом помогать.

В массовой культуре есть стереотип, что скрипка Страдивари — это что-то великое. А все ли скрипки Страдивари заслуживают такого внимания?

Нет, не все, и по разным причинам. Основная причина — это сохранность. Представляете, что могло произойти за 300 лет с инструментом? Мы не можем быть уверены, что, даже если сейчас за ним правильно следят, 200 лет назад его никто не ронял и не держал в неправильных условиях. Кроме того, у Страдивари были начальный, золотой и поздний периоды. А золотой период делится еще на три секции. И вот есть такие «самые-самые» скрипки золотого периода, которые ценятся больше всего. Таких топовых скрипок в целом мире всего-то штук 15, несмотря на то, что сейчас инструментов Страдивари насчитывается около двух сотен. Так что все зависит от контекста. Но, слава богу, мы до сих пор имеем возможность прикасаться к этим шедеврам — причем, не только Страдивари, но и других мастеров.